Как пережить перелом позвоночника

Сам по себе перелом позвоночника ни так страшен, как его последствия

В нашей сегодняшней статье:

Сам по себе перелом позвоночника ни так страшен, как его последствия

Большинство из вас, наверное, уже знает, кто мы такие, кто я такой, кто моя супруга и ребенок которого я принял как своего. Вкратце скажу, что травму я получил в далеком 2003 году в результате ДТП. В этой аварии мне действительно повезло, все участники живы и здоровы, один лишь я немного помятый снаружи и так уж вышло поломанный внутри. Но в этой заметке речь не о деталях случившегося в тот день, здесь я немного расскажу о первых днях, неделях и месяцах, но постараюсь изложить всю суть в одной статье.
Не нужно быть медиком, чтобы догадаться о тяжести подобной травмы для организма. Еще со школьной скамьи нам известно, что позвоночник это ЦНС и любое даже незначительное вмешательство, травма, может иметь весьма неприятные последствия для человека. В моем случае все как по сценарию. Очнувшись спустя сутки и придя в сознание, я начал вспоминать мелкие детали и о прозрение, я вспомнил часть аварии, и первое что я спросил у соседа по больничной койке — “Что с девушкой, которая была со мной в машине?” Ответ был более чем ошеломляющий. Паренек лет двенадцати ответил так, как будто у меня чирик на пятой точке, — “Девушка в порядке, у неё пару синяков, она в коридоре сидит, а у тебя перелом позвоночника и ты никогда не будешь ходить”. Встал и вышел! Вот тут началось самое интересное, человек, который много лет занимался спортом, любил заниматься акробатикой, крутить сальто, фляки и другие акробатические элементы, вдруг слышит, что никогда не будет ходить. Подумаешь, не буду ходить, ну и ладно. Да нет, все было, далеко не так. У меня случилась истерика, сдернув одеяло, которое в связи с моей слабостью показалось мне по весу словно оно из свинца, я начал щипать что есть силы себя за ноги и в прямом смысле слова рвать волосы на ногах и тут ко мне пришло осознание того что это пи…ц! Немного нервных телодвижений и вот уже симпатичная медсестра, которую я разглядел позднее, ставит мне укольчик, который уносит меня куда-то далеко от проблем. Но настоящие проблемы начались позднее. Во-первых, я не мог держать ложку и самостоятельно поесть, слабость была уж очень сильная. Как выяснилось позже это типичные симптомы подобных травм. Я полеживал на больничной койке в г. Большой Камень Приморского края. Как выяснилось меня оперировал нейрохирург, которого вызвали из г. Владивостока. Разрезали, подправили, скрепили подручными средствам позвоночник, а именно проволокой, заштопали и сказали лежать. Большой ошибкой было то, что меня не предупредили о том, что позвоночник должен быть зафиксирован металлоконструкцией. Впоследствии это сыграет в моем восстановлении большую роль, правда в худшую сторону. День за днем я наблюдал, как некоторые пальцы на моих ступнях сами по себе шевелились, мне объяснили, что это спастика и это в моем случае хорошо. Значит, сигналы по спинному мозгу все еще идут, пусть даже без моего ведома, это говорит о том, что надежда на частичное восстановление есть. Врач местной больницы, взвесив все за и против, предложил поехать в больницу по месту жительства, эта поездка стала одной из ключевых ошибок, но и об этом чуточку позднее. Главным недугом, который мне не давал нормально жить в течение восьми лет, это пролежни и как следствие остеомиелит. Мало кто знает среди “свежих больных” и ухаживающих, что же такое пролежни, а еще меньше среди здоровых людей, а ведь врачи прекрасно знают, что это такое и какие это последствия для всего организма. Короче. Пролежни — это отмирание тканей в условиях постоянного сдавливания. Другими словами, человек лежит в одном положении длительное время и в местах наибольшего сдавливания начинает медленно отмирать ткань, это происходит из-за того что сосуды по которым к тканям идет кровь нарушаются и нормальное кровоснабжение прекращается. Поэтому больного нужно хотя бы немного переворачивать, но не реже чем каждые два часа, в противном случае могут быть необратимые последствия.
Забегая немного вперед. В далеком 2003 году, во Владивостоке, cо мной в палате лежал пожилой мужчина, так у вышло, что он длительное время после перелома шеи лежал на каких-то коробках, брошенный родственниками, да, бывает и такое, бывает и гораздо хуже. У этого мужчины сгнила вся спина, когда его привезли в палату мы не могли нормально дышать, вонь от гниющей плоти была нереальной. Нам даже курить разрешили, чтобы частично заглушить слышанный носом запах. Итог весьма плачевный, спина была слишком запущена, сепсис, ежедневный бред и жизнь старичка оборвалась. Вот к чему приводят обильные пролежни. Вернемся к предстоящей поездке по месту жительства, с незакрепленным правильно позвоночником меня положили на щит, обкололи наркотическим обезболивающим и вперед. Вот только по приезду в местную больницу моя спина развалилась, новое сдавливание, нарушение кровообращения в районе травмы и как результат, добитый так отчаянно сопротивлявшийся спинной мозг. Спустя несколько дней я был перевезен во в Военно-Морской госпиталь в г. Владивостоке. Казалось бы, военные врачи одни из лучших в медицине, но в моем случае это был почти капец. Сначала чересчур перемотанные эластичными бинтами ноги к утру были в четырех местах с новыми пролежнями. На моем крестце сзади уже торчали кости среди некроза (мертвых тканей) Однажды в момент перевязки моя мама решила посмотреть, что же там под повязкой, мама слегка пошатнулась и села на пустую койку рядом. Ей предстояли ежедневные перевязки этих ран, которых было уже более восьми по всему телу, на протяжении длительного времени. Далее была кровоточащая язва желудка из-за обилия лекарственных препаратов, инфекции почек и остеомиелит (костная инфекция). Как выяснилось я собрал привычный для спинальников в первые месяцы после травмы букет заболеваний. Одни антибиотики сменялись другими, очередная операция и вот в моей спине уже стоят два металлических штыря связанные между собой проволокой и спастические подергивания пальцев ушли с этой операцией навсегда. Было обидно, но смысл грустить, прошлое не воротишь, самое время думать о будущем и жить в настоящем. Как выяснилось позднее, это уже устаревший полевой метод и так давно не делают, но мне зачем-то сделали. Спустя некоторое время во время моей начальной реабилитации в квартире в родном приморье я их выломал. Не выдержали нагрузки соединения проволокой и как результат новая операция по удалению конструкции. Оперативно собранные документы были отправлены в Хабаровск, откуда пришел ответ, что уже все. Время упущено, и спинной мозг окончательно поврежден. Об этом неутешительно говорили данные МРТ. Далее документы отправились в Новосибирск, откуда был получен ответ, приезжайте, мы купируем пролежни, а потом будем говорить о возможности провести операцию по исправлению проделанных ранее ошибок. Если не изменяет память, то в феврале 2005 года я с мамой прилетел в Новосибирск, где я пробыл до середины июня того же года. Благодаря врачам, за три операции мне зашили все имеющиеся на тот момент пролежни. Крестец, два вертела на бедрах были вычищены, подрублены и зашиты. Спереди были иссечены пролежни в районе подвздошных костей. Мелочь залечили путем перевязок. То с чем мы боролись на протяжении двух лет, мне вылечили всего за три с половиной месяца. После чего благодаря восьмичасовой операции и установки правильной и, как оказалось далеко не дешевой титановой металлоконструкции, мой позвоночный столб принял правильную форму, жаль, что спинному мозгу помочь было нельзя.

В завершении. Я постараюсь написать еще одну статью о том, как мне подсаживали эмбриональные клетки, которые в конечном итоге мне так и не помогли.

Источник

Самое скучное на свете, как говорила Ахматова, чужой блуд и чужие сны. Я бы еще добавила: и чужие болезни. А теперь обо всем подробнее.

ЧП под Вязьмой

Я — не Тина Канделаки и не мчалась в Ниццу на «Феррари» с олигархом. С нашей аварией все прозаичнее. Курс соседского рубля так заколебался и достал родных в Белоруссии, что я взяла на пару дней отпуск, и мы ранним сентябрьским утром выехали к родителям и их сиделкам со всякой помощью.

ДТП случилось под Вязьмой в полдевятого утра. У мужа Сережи — царапина (был пристегнут). Я спала на заднем сиденье, чтобы сменить его за рулем — перелом позвоночника. Как потом вздохнет врач: «Удачный».

Попробовала сесть, не получилось. Машина — в лепешку, но моя задняя дверь чудом открылась. Полиция и «скорая» приехали быстро. Начался разбор полетов и заполнение протоколов. Меня как-то перетащили на носилки. Первая неловкость — за свой вес: шестьдесят кг с хвостиком, им ведь тяжело.

Повидавшая жизнь-нежизнь «карета» довезла до приемного покоя районной больницы. Женщина-фельдшер кладет на живот мою сумку, предварительно проверив, что я в сознании, и уезжает на следующий вызов. Зябко в коридоре. Пахнет сквозняком и ремонтом.

Громкие санитарки повезли на раздачу овсяную кашу — лучший завтрак во всех больницах.

Хочется закрыть глаза и ни о чем не думать. Первое испытание — меня, как куль с мукой, кто-то как-то перекатывает на холодный рентгеновский стол. И обратно.

Голос сообщает диагноз и просит собрать ходячих, чтобы поднять больную на второй этаж. Это значит, меня. Лифт тут только числится лифтом, но не работает.

Полечу на трамвае

В палате — две соседки. Сокамерницы. Одна, молодая, «кустодиевская мамаша», со сломанной ногой бойко обращается с костылями. Вторая, бывшая очень интеллигентная женщина с короткой седой стрижкой и свежими швами на голове («это мой сожитель побил»), к счастью, на ногах. Хитрованистый мозг прикидывает: если что, эта подаст или позовет.

Теперь надо собраться с силами и взять в руки телефон. Сын уже выехал из Москвы, Сережа позвонил ему первому…

Сказать уверенным голосом маме: все хорошо, но сломалась электрика в машине, сейчас нас тащат обратно в Москву. Так что не ждите к ужину. Но на днях передадим все, что надо… В ближайшее время теперь вряд ли смогу приехать: в России, ты же знаешь, серьезные выборы.

Потом надо позвонить на работу и весело протараторить: я тут пару деньков в Вязьме поваляюсь, вы уж там пока без меня…

Заходит палатный врач: вот адрес ортопедического салона в Москве, ваши родственники должны немедленно купить корсет и привезти его сюда. Как минимум неделю нельзя шевелиться, а там видно будет. Ни о каком переезде в Москву не может быть и речи. Надо посмотреть, что еще выстрелит, когда шок пройдет.

Неделю — так неделю

Вскоре у кровати объявился следователь Игорь и стал восстанавливать картину аварии с моих слов. Потом вдруг перешел на шепот. Я плохо слышу, опять провалилась в никуда. Но такое слышать надо: «Немедленно отсюда уезжайте. На моем участке за сутки бывают в среднем две крупные аварии. Я всем говорю, нельзя при международной трассе держать такую бедную больницу, где, кроме рентгена и анальгина, ничего нет». Потом уже нормальным голосом: «Скоро приедет из милиции ваш муж».

Тут до меня стало доходить, что так не пронесет и надо собраться с духом и позвонить главному редактору. Что таить, у «Российской газеты» — мощный ресурс, уникальный медицинский обозреватель Ирина Григорьевна Краснопольская и совершенно потрясающие по чуткости коллеги-друзья-начальники. Они немедленно развили бурную деятельность и стали решать, как доставить нетранспортабельную меня в Москву. Может, вертолетом? Уточнила, во сколько это обойдется. 5 тысяч долларов?! Ни за что! Ни редакцию, ни семью разорять не будем. За такие деньги лучше на трамвае до Москвы поеду. Потом мой случай, кажется, не смертельный. Я же живая.

Через несколько минут бодрых разговоров опять все стало все равно. В придачу никак не могу устроить голову на подушке, мешают шейные боли.

Два банана до зарплаты

Сквозь дрему слышу телефонный разговор молодой мамы с мужем, который остался дома с годовалым ребенком: «Ты почему только два банана ему купил? Надо было три. Я с Наташей с пятого этажа договорилась, она одолжит нам тысячу рублей до конца месяца».

Бывшая питерская, хорошо отмытая, с прекрасной речью соседка начала жалеть, что не может оставить никому свой адрес, потому что не знает, где будет. Завтра ей привезут в палату телевизор. Ого, мелькнула в голове. Потому что телевизору тоже негде жить, добавила она… Ее мечта: когда выйдет из больницы, непременно купит сто граммов сырокопченой колбасы.

Стала вспоминать, а где же моя сумка? И как я должна дать денег этим женщинам, чтобы не обидеть их. А как только появится в палате муж или сын, пусть идут и немедленно покупают колбасу. У человека ведь одна-единственная мечта!

А я ведь до зарплаты уже не одалживаю тысячу и давно не смотрю в кошелек перед тем, как купить бананы. Мне хотелось их всех вместе с больницей удочерить, усыновить, помочь. И не только их.

Самое печальное объявление года я прочитала минувшим летом в ста километрах от Москвы в Талдомской районной газете, которое ставит безнадежный диагноз обществу и его ценностям лучше любого социолога.

Вакансии центра занятости: Водитель погрузчика — 20 000; Врач — 9395 — 20 000; Зав.складом — 25 000; Подсобный рабочий — 10 000 — 20 000 Специалист по кадрам — 40 000…

Это же как надо умудриться поменять клеммы с плюса на минус, чтобы требующий огромных знаний, вечной ответственности за чужую жизнь труд врача стоил столько же, сколько и подсобного рабочего, куда часто и бомжей берут?

Пришла медсестра, сделала обезболивающий укол. Доктор еще раз напомнил про корсет… Дался ему этот корсет: когда я еще встану… Нянечка принесла суп на обед и рассказала, что она ни за что не работала бы за несколько тысяч, но тут поесть можно да еще больные что-нибудь подбросят.

В эту минуту до меня стало доходить, что даже воду выпить, не поднимая головы, для меня проблема — могу только как младенец — через соску… Когда я косым глазом увидела цвет судна под соседней кроватью, мне показалось, что лучше я умру, чем прикоснусь к чему-то подобному.

Вскоре объявились мои мужчины и пошли с большим списком в аптеку и в магазин.

Все, что мы везли родителям в Белоруссию, изъятое из разбитой машины, с легкой душой оставили в Вязьме.

Болезнь — это тоже жизнь

На следующий день из Москвы за мной пришла «скорая помощь».

Это было красивое явление столичных докторов (лучших отправили!) в мою обездоленную Вяземскую центральную больницу. Владимир Иванович вместе с фельдшером Сашей ловко упаковали меня на вакуумные носилки (тут таких и не видели), профессионально с водителем снесли с лестницы.

И когда мы 200 километров мчались с сиреной в Москву, ясно представляла, что так же, наверное, люди лежат в гробу, скрестив руки на животе, успокоившись, освободившись от всех и от всего. Не надо просыпаться, успевать, отчитываться, отвечать, жюрить, любить, беспокоиться, заботиться, соответствовать, стремиться… Думать — в конце концов. Люди, как листья на деревьях, осенью упали, весной новые появятся.

Наконец-то, я поняла своего хорошего знакомого отца Иоанна, который минувшей весной прислал мне из Института Вишневского невероятную SMS-ку: «Жду операцию, пребываю в состоянии счастья». Потом при встрече пояснил: «Представьте, Бог вас положил на операционный стол, как на верстак, и решил руками хирурга усовершенствовать». Болезнь — это тоже жизнь. Нельзя полагать: вот выздоровею, тогда начну жить.

Хорошо, что это случилось со мной, а не с кем-то из моих близких. Я сильная, я все перенесу. Правда, говорят, любую боль можно перенести, если она чужая.

Пришло облегчение — наконец-то, ЭТО случилось.

Я отношу себя к материалистам, всегда ближе точка зрения нобелевского лауреата Виталия Гинзбурга, чем чья-то иная, но я уже жила ожиданием беды.

У меня по несколько лет всегда буйствовали без пересадки орхидеи в кабинете, летом они все опустили уши и отказались больше цвести. В ночь, когда мы выезжали в дорогу, увидела сон и помню его как явь. Я всю жизнь во сне летала-парила. Тут — серый день, невидимая сила отрывает меня от земли и несет высоко, под облака. Мне абсолютно не страшно и покойно. На пути попадается одна-единственная зеленая яблоня и останавливает вознесение своими ветками. Неосязаемый кто-то возвращает меня на бабушкин двор, но не опускает совсем на землю. А я просыпаюсь с мыслью: интересно, а что со мной будет дальше?..

Дальше был Институт скорой помощи имени Склифосовского.

Сотрудничаю со следствием

Я всю дорогу уверяла доктора со «скорой» и его начальство в ЦКБ, Ирину Аскольдовну Егорову, что меня надо везти именно в Склиф, что меня там ждут.

В приемном покое меня не ждали и оформили как самотек. Слишком много людей принимали участие в моей судьбе. Вернее, ждали в нейрохирургии, а мы обратились в травматологию.

Тем чище оказался эксперимент.

Приемный покой Склифа произвел впечатление. Как в хорошем западном фильме, меня на каталке перевозили от одного прибора к другому, от одного специалиста к другому: рентген, компьютерная томография, УЗИ (повреждения внутренних органов — нет, есть камни в желчном пузыре; я об этом знаю ровно столько лет, сколько существует УЗИ) . ЭКГ — сердце в порядке. Только пару раз услышала: вам категорически 10 месяцев нельзя употреблять ни капли спиртного. И все время хотелось сказать: ладно, без проблем, но почему нельзя? Наконец-то, до меня дошло, что эти слова говорят следующему за мной по маршруту «нетрезвому побитому мужичонке, подобранному на улице», подсказал «мой водитель» санитар Володя.

Наконец-то, все звонки и просьбы срослись, я догадалась об этом, когда к моей каталке подошла целая группа врачей во главе с директором Анзором Хубутия. Я зачем-то много говорила, будто стремилась доказать, что мне не отшибло память. При этом не могла выдавить из себя никакую жалобу на состояние здоровья. Все хорошо. Я живая. Вы же видите. Сделала полушутливое заявление: в юриспруденции есть понятие — сотрудничать со следствием, чтобы скостить срок. Обязуюсь сотрудничать с медицинской бригадой, чтобы скостить свой срок на больничной койке.

Встань и иди

А потом настал час правды. Я осталась наедине с нейрохирургом Андреем Гринем. Вечер пятницы, значит, его откуда-то вызвонили друзья, Людмила Ивановна Швецова, чтобы на случай операции именно он взялся за работу.

— При вашем осложненном компрессионном переломе первого поясничного позвонка ситуация 50 на 50. Можно делать операцию, а можно попробовать и без. Я бы себе не делал, сам бы справился.

И я справлюсь, думаю про себя. Зря, что ли, многие годы вместо обеда бегаю на йогу в фитнес-клуб.

— Я студентам говорю: если не задет спинной мозг, мы пациента непременно поставим на ноги. У меня есть летчик, который после перелома по-прежнему летает… Я завтра к вам еще зайду.

Полушутливый вопрос Гриня: «Сжимать зубы от боли умеете?». Такой же ответ: а какая женщина не умеет этого. А дальше невероятное: » Я вам покажу, как надо вставать»

Меня подняли на пятый этаж в отделение нейрохирургии к Олегу Валерьевичу Левченко, поместили в отдельную палату (жизнь компенсировала Вязьму) рядом с постом медицинской сестры. Уговорила мужа пойти домой и поспать хоть первую ночь и прийти рано утром умыть меня.

Суббота. Андрей Гринь должен улетать на Сахалин читать лекции коллегам, но перед отлетом, как и обещал, заходит ко мне.

Полушутливый вопрос: «Сжимать зубы от боли умеете?». Такой же ответ: а какая женщина не умеет этого.

А дальше — невероятное: — Я вам сейчас покажу, как надо вставать.

— Но все другие врачи говорят, что месяц не надо этого делать, — на всякий случай информирую я главного нейрохирурга Москвы. — А тут только третий день.

— А вы при них этого и не делайте, — не возражает Гринь.

Как я благодарна Андрею Анатольевичу за тот подъем с поворотом на живот, буквой «Г» сползая на пол… Я смогу обходиться без сиделки!

Потом он так же весело показал несколько упражнений на вытяжку, повиснув тут же на двери…

С понедельника ко мне стала приходить Галина Владимировна и учить шевелить сначала пальцами ног, кистями рук. Я ведь никому из них не могла сказать, что втихаря встаю, держась за стенку.

Как Ельцин работал с документами, так я начала работать со своим телом, включая мозги.

Не скажу, где наш партизанский отряд

Чтобы жить было веселее, уговорила заодно удалить мне и желчный пузырь с камнями (все равно без дела лежу, а то когда еще у меня в жизни найдется для этого время). Меня перевели во вторую хирургию, и Луцык Константин Николаевич с Зиняковым Сергеем Александровичем сделали все изящно методом лапароскопии. Правда, опять пришлось потерпеть. А, одной болью больше… (через два месяца в Германии профессор Вольфганг Келлинг — его дядя как раз изобрел этот метод — будет стараться запомнить фамилию Лу-цык, впечатленный качеством работы московского хирурга).

На 18-й день я выписывалась из Склифа, и, естественно, встал вопрос благодарности. Повезло придумать: вместе с моими друзьями из белорусского посольства и ресторана мы устроили фестиваль белорусской еды. Два отделения на обед пробовали драники и колбаски, запивали березовым соком, а знаменитую зубровку оставили на новогодний корпоратив. В институте — ни-ни спиртного. Что, впрочем, сильно радует.

Дальше меня «повели» уже в поликлинике травматолог Анастасия Александровна Буслаева и еще один Андрей Анатольевич (сразу отметила, не зря тезка талантливого Гриня) — Балашов, заведующий неврологическим отделением.

Мне три жизни теперь надо прожить, чтобы отблагодарить всех людей — друзей, коллег, врачей, родных, которые меня во всех смыслах ставили на ноги.

На деликатный вопрос, когда выйдешь на работу, отшучивалась: когда сяду, тогда и выйду. При переломе позвоночника где-то после четырех месяцев можно без опаски садиться. Так как я живу «по Гриню», то пробую делать это раньше.

Потом был реабилитационный центр имени Герцена в Кубинке, где свежий воздух, диета, бассейн и лечебная физкультура продолжили вершить доброе дело. Я смогла там наклониться и натянуть сапог на ногу! Еще одна победа и степень независимости.

Когда же мне стали делать массаж спины и шеи, я вынуждена была сделать заявление: «Все равно не скажу, где находится наш партизанский отряд».

Вообще реабилитация и физиотерапия — это отдельная песня.

В силу сложившихся дальнейших обстоятельств она прозвучала для меня на немецком языке.

Но об этом — в следующий раз.

Цифры и факты

Вакансии центра занятости:

Водитель погрузчика — 20 000;

Врач — 9.395 — 20 000;

Зав.складом — 25 000;

Подсобный рабочий — 10 000 — 20 000

Специалист по кадрам — 40 000…

Акцент

Источник