Перед вами весь боль и ушиб
Нет.
Это неправда.
Нет!
И ты?
Любимая,
за что,
за что же?!
Хорошо —
я ходил,
я дарил цветы,
я ж из ящика не выкрал серебряных ложек!
Белый,
сшатался с пятого этажа.
Ветер щеки ожег.
Улица клубилась, визжа и ржа.
Похотливо взлазил рожок на рожок.
Вознес над суетой столичной одури
строгое — древних икон — чело.
На теле твоем — как на смертном одре —
сердце дни кончило.
В грубом убийстве не пачкала рук ты.
Ты
уронила только:
«В мягкой постели он,
фрукты,
вино на ладони ночного столика».
Любовь!
Только в моем
воспаленном
мозгу была ты!
Глупой комедии остановите ход!
Смотрите —
срываю игрушки-латы
я,
величайший Дон-Кихот!
Помните:
под ношей креста
Христос
секунду
усталый стал.
Толпа орала:
«Марала!
Мааарррааала!»
Правильно!
Каждого,
кто
об отдыхе взмолится,
оплюй в его весеннем дне!
Армии подвижников, обреченных добровольцам
от человека пощады нет!
Довольно!
Теперь —
клянусь моей языческой силою!-
дайте
любую
красивую,
юную,-
души не растрачу,
изнасилую
и в сердце насмешку плюну ей!
Око за око!
Севы мести и в тысячу крат жни!
В каждое ухо ввой:
вся земля —
каторжник
с наполовину выбритой солнцем головой!
Око за око!
Убьете,
похороните —
выроюсь!
Об камень обточатся зубов ножи еще!
Собакой забьюсь под нары казарм!
Буду,
бешенный,
вгрызаться в ножища,
пахнущие потом и базаром.
Ночью вскочите!
Я
звал!
Белым быком возрос над землей:
Муууу!
В ярмо замучена шея-язва,
над язвой смерчи мух.
Лосем обернусь,
в провода
впутаю голову ветвистую
с налитыми кровью глазами.
Да!
Затравленным зверем над миром выстою.
Не уйти человеку!
Молитва у рта,-
лег на плиты просящ и грязен он.
Я возьму
намалюю
на царские врата
на божьем лике Разина.
Солнце! Лучей не кинь!
Сохните, реки, жажду утолить не дав ему,-
чтоб тысячами рождались мои ученики
трубить с площадей анафему!
И когда,
наконец,
на веков верхи став,
последний выйдет день им,-
в черных душах убийц и анархистов
зажгусь кровавым видением!
Светает.
Все шире разверзается неба рот.
Ночь пьет за глотком глоток он.
От окон зарево.
От окон жар течет.
От окон густое солнце льется на спящий город.
Святая месть моя!
Опять
над уличной пылью
ступенями строк ввысь поведи!
До края полное сердце
вылью
в исповеди!
Грядущие люди!
Кто вы?
Вот — я,
весь
боль и ушиб.
Вам завещаю я сад фруктовый
моей великой души.
Анализ стихотворения «Ко всему» Маяковского
Публикация произведения Владимира Владимировича Маяковского «Ко всему» впервые состоялась в альманахе «Стрелец».
Стихотворение датируется осенью 1916 годом. Поэт молод, определен служить ратником в Автомобильную школу, сочиняет поэмы, знакомится с литературными кругами, даже дарит свои стихи А. Блоку. Поводом для создания стихотворения послужила история, случившаяся с Л. Брик и ее мужем в день свадьбы. Их общая знакомая принесла к ним домой вино и фрукты. Эта банальная подробность произвела на В. Маяковского сильное впечатление. Он живо представил всю сцену и излил свое отчаяние в стихах. Жанр – любовная лирика, размер – акцентный стих с подобием перекрестной рифмовки. Лирический герой – сам влюбленный растерзанный ревностью автор. Слова и строки здесь как выстрелы. Начинается лесенка с града отрицаний, обращений, вопросов и восклицаний. «И ты?»: как в известном выражении «и ты, Брут?» Рефрен: за что? Свое чувство ему кажется романтическим, возвышенным. Интимная деталь чужой семейной жизни выставляет вдруг его дураком. «Не выкрал ложек»: даже тени какого-то черного чувства к этой паре не допускал. «Пятого этажа»: числительное придает правдоподобия всей истории. Весь мир хохочет над Дон-Кихотом, который возомнил, что он героине нужен. Его любовь запачкана похотью. Героиня будто убивает его словом. Он даже вспоминает Бога без привычного вызова. Впрочем, в данном контексте такое сравнение кощунственно. «Марала»: библейский город. Со второй половины стиха поэт практически приходит в исступление, провозглашает себя ненасытным язычником: любую изнасилую. Без чувств, «как рожок на рожок влез». Дьявольская метафора: в сердце плюну. Нормы для ветхозаветных людей теперь привлекают его: око за око. Кому грозит он в бессильной ярости – непонятно. Просто пытается уничтожить себя, а заодно и весь мир. Сравнения: земля – каторжник, собакой забьюсь. Градация глаголов и диких метафор, где он, мертвец, вылезает из гроба, кусает ножища (просторечный увеличительный суффикс), как оборотень, мощным быком, затравленным лосем несется на этот мир. Наконец, приходит время прямому кощунству. С. Разин, бунтовщик, был предан церковной анафеме. Поэт же малюет его портрет на иконостасе. Вот уже толпы убийц идут резать спящий город. Анафора: от окон. Одушевление: у неба рот. Обращение к грядущим людям, которым поэт звучной метафорой завещает фруктовый (ирония, намек на те самые фрукты) сад «великой души».
Бешеная ярость ломаного стихотворения «Ко всему» В. Маяковского вызвана ревностью к прошлому его пассии Л. Брик.
- Следующий стих → Владимир Маяковский — Кофта фата
- Предыдущий стих → Владимир Маяковский — Дешевая распродажа
Слушать аудио-стихотворение:
Читать стих поэта Владимир Маяковский — Ко всему на сайте РуСтих: лучшие, красивые стихотворения русских и зарубежных поэтов классиков о любви, природе, жизни, Родине для детей и взрослых.
Источник
На этой странице читайти стихи «Ко всему» русского поэта Владимира Маяковского, написанные в 1916 году.
Нет.
Это неправда.
Нет!
И ты?
Любимая,
за что,
за что же?!
Хорошо —
я ходил,
я дарил цветы,
я ж из ящика не выкрал серебряных ложек!
Белый,
сшатался с пятого этажа.
Ветер щеки ожег.
Улица клубилась, визжа и ржа.
Похотливо взлазил рожок на рожок.
Вознес над суетой столичной одури
строгое —
древних икон —
чело.
На теле твоем — как на смертном одре —
сердце
дни
кончило.
В грубом убийстве не пачкала рук ты.
Ты
уронила только:
«В мягкой постели
он,
фрукты,
вино на ладони ночного столика».
Любовь!
Только в моем
воспаленном
мозгу была ты!
Глупой комедии остановите ход!
Смотрите —
срываю игрушки-латы
я,
величайший Дон-Кихот!
Помните:
под ношей креста
Христос
секунду
усталый стал.
Толпа орала:
«Марала!
Мааарррааала!»
Правильно!
Каждого,
кто
об отдыхе взмолится,
оплюй в его весеннем дне!
Армии подвижников, обреченных добровольцам
от человека пощады нет!
Довольно!
Теперь —
клянусь моей языческой силою!-
дайте
любую
красивую,
юную,-
души не растрачу,
изнасилую
и в сердце насмешку плюну ей!
Око за око!
Севы мести и в тысячу крат жни!
В каждое ухо ввой:
вся земля —
каторжник
с наполовину выбритой солнцем головой!
Око за око!
Убьете,
похороните —
выроюсь!
Об камень обточатся зубов ножи еще!
Собакой забьюсь под нары казарм!
Буду,
бешенный,
вгрызаться в ножища,
пахнущие потом и базаром.
Ночью вскочите!
Я
звал!
Белым быком возрос над землей:
Муууу!
В ярмо замучена шея-язва,
над язвой смерчи мух.
Лосем обернусь,
в провода
впутаю голову ветвистую
с налитыми кровью глазами.
Да!
Затравленным зверем над миром выстою.
Не уйти человеку!
Молитва у рта,-
лег на плиты просящ и грязен он.
Я возьму
намалюю
на царские врата
на божьем лике Разина.
Солнце! Лучей не кинь!
Сохните, реки, жажду утолить не дав ему,-
чтоб тысячами рождались мои ученики
трубить с площадей анафему!
И когда,
наконец,
на веков верхи став,
последний выйдет день им,-
в черных душах убийц и анархистов
зажгусь кровавым видением!
Светает.
Все шире разверзается неба рот.
Ночь пьет за глотком глоток он.
От окон зарево.
От окон жар течет.
От окон густое солнце льется на спящий город.
Святая месть моя!
Опять
над уличной пылью
ступенями строк ввысь поведи!
До края полное сердце
вылью
в исповеди!
Грядущие люди!
Кто вы?
Вот — я,
весь
боль и ушиб.
Вам завещаю я сад фруктовый
моей великой души.
Владимир Маяковский. Лирика.
Москва, «Художественная Литература», 1967.
Другие стихи Владимира Маяковского
» Испания
Ты — я думал —
райский сад.
Ложь
подпивших бардов….
» Казань
Стара,
коса
стоит
Казань….
» Кофта фата
Я сошью себе черные штаны
из бархата голоса моего.
Желтую кофту из трех аршин заката.
По Невскому мира, по лощеным полосам его,…
» Крым
Хожу,
гляжу в окно ли я
цветы
да небо синее,…
» Левый марш
Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше…
» Лиличка!
Дым табачный воздух выел.
Комната —
глава в крученыховском аде.
Вспомни -…
Владимир Маяковский
Источник
 îäíîì èç ñâîèõ ðàííèõ ñòèõîòâîðåíèé ìîëîäîé Ìàÿêîâñêèé íàïðÿìóþ îáðàùàåòñÿ ê íàì:
Ãðÿäóùèå ëþäè!
Êòî âû?
Âîò ÿ
âåñü
áîëü è óøèá.
Âàì çàâåùàþ ÿ ñàä ôðóêòîâûé
Ìîåé âåëèêîé äóøè. («Êî âñåìó» 1916)
Íàëèöî òðåâîæíûé êîíòðàñò, òåðçàþùèé äóøó ïîýòà: îí — «âåñü áîëü è óøèá» — âûðàùèâàåò «ñàä ôðóêòîâûé» äëÿ ëþäåé áóäóùåãî. Òî åñòü îòíîøåíèÿ ïîýòà ñ ñîâðåìåííîñòüþ íå ñêëàäûâàþòñÿ, âåäü èìåííî ðàçëàä ñ äåéñòâèòåëüíîñòüþ, íåâîçìîæíîñòü íàéòè îòêëèê â ñåðäöàõ ÷èòàòåëåé ïîáóæäàþò ëèðè÷åñêîãî ãåðîÿ îáðàòèòüñÿ ê ãðÿäóùèì ëþäÿì.
Ïðîéä¸ò ÷åòûðíàäöàòü ëåò, çàêîí÷èòñÿ ïåðâàÿ ìèðîâàÿ âîéíà, îòãðåìèò ðåâîëþöèÿ, îòïîëûõàþò ïîæàðû âîéíû ãðàæäàíñêîé, îòñòóïèò ðàçðóõà, à Ìàÿêîâñêèé, êàê áû ïðåäâèäÿ âñåâîçìîæíûå ìàíèïóëÿöèè âîêðóã ñâîåãî èìåíè è òâîð÷åñòâà, çà íåñêîëüêî ìåñÿöåâ äî ñìåðòè ñíîâà îáðàòèòñÿ ê íàì:
Ñëóøàéòå,
òîâàðèùè ïîòîìêè,
àãèòàòîðà,
ãîðëàíà-ãëàâàðÿ.
Çàãëóøà
ïîýçèè ïîòîêè,
ÿ øàãíó
÷åðåç ëèðè÷åñêèå òîìèêè,
êàê æèâîé
ñ æèâûìè ãîâîðÿ. («Âî âåñü ãîëîñ» 1929-1930)
Ïðèñëóøàåìñÿ ê ýòîé ïðîñüáå ïîýòà è çàäóìàåìñÿ, ÷òî æå çàñòàâèëî åãî îáðàùàòüñÿ ê ëþäÿì áóäóùåãî «÷åðåç õðåáòû âåêîâ è ÷åðåç ãîëîâû ïîýòîâ è ïðàâèòåëüñòâ».
Òåìà ïîýòà è ïîýçèè, âçàèìîîòíîøåíèé ïîýòà ñ îêðóæàþùåé äåéñòâèòåëüíîñòüþ, åãî ìåñòà â ýòîé ñàìîé äåéñòâèòåëüíîñòè ÿâëÿåòñÿ âàæíåéøåé â òâîð÷åñòâå Ìàÿêîâñêîãî.  ðàííåé ëèðèêå îíà ðåøàåòñÿ êàê ïðîòèâîñòîÿíèå ïîýòà òîëïå, âîñïðèíèìàþùåé åãî êàê øóòà, ðàçâëåêàþùåãî å¸ ñûòóþ è òóïóþ ïðàçäíîñòü. («Íàòå» 1913)
È âìåñòå ñ òåì ïîýçèÿ âåëèêîå è ïðåêðàñíîå îòêðîâåíèå.  äâóõ ñòèõîòâîðåíèÿõ 1914 ãîäà, ïîñâÿù¸ííûõ ýòîé òåìå: «Ïîñëóøàéòå!» è «À âñ¸-òàêè» — ïîÿâëÿåòñÿ îáðàç Áîãà, ïðè÷¸ì Áîãà «î÷åëîâå÷åííîãî», î÷åíü ïðîñòîãî, ñòðàñòíîãî ïîêëîííèêà ïîýçèè:
È Áîã çàïëà÷åò íàä ìîåþ êíèæêîé!
Íå ñëîâà ñóäîðîãè, ñëèïøèåñÿ êîìîì;
è ïîáåæèò ïî íåáó ñ ìîèìè ñòèõàìè ïîä ìûøêîé,
è áóäåò, çàäûõàÿñü, ÷èòàòü èõ ñâîèì çíàêîìûì. («À âñ¸-òàêè»)
Âî âðåìÿ ðåâîëþöèè è ãðàæäàíñêîé âîéíû ïîýò ìíîãî ðàáîòàåò â îêíàõ ÐÎÑÒÀ, ïûòàÿñü íà ñâî¸ì ïðèìåðå ïîêàçàòü, êàê äîëæíû òðóäèòüñÿ ïðåäñòàâèòåëè òâîð÷åñêîé èíòåëëèãåíöèè äëÿ ñâîåé ñòðàíû, äëÿ ðåâîëþöèè, äëÿ áóäóùåãî. Âîò îäíî èç òèïè÷íûõ ñòèõîòâîðåíèé ýòîãî ïåðèîäà:
Ðàíüøå áûëè ïèñàòåëè áåëîðó÷êè.
Ðàáîòàëè äëÿ êðîõîòíîé ðàçðÿæåííîé êó÷êè.
À òåïåðü ïèñàòåëü ãîëîñ ìàññ.
Ñòàíåò ñàì ó íàáîðíûõ êàññ.
È ïîêàæåò â äåíü ïèñàòåëüñêîãî ñóááîòíèêà,
÷òî Ðîññèÿ íå áåëîðó÷êó íàøëà, à ðàáîòíèêà. («Ðàíüøå áûëè ïèñàòåëè áåëîðó÷êè» 1920)
Ãëàâíóþ ìûñëü ýòîãî ñòèõîòâîðåíèÿ ïðîäîëæàþò è ðàçâèâàþò «Íåîáû÷àéíîå ïðèêëþ÷åíèå, áûâøåå ñ Âëàäèìèðîì Ìàÿêîâñêèì ëåòîì íà äà÷å» (1920), «Ïðèêàç ïî àðìèè èñêóññòâà» (1918), «Ïðèêàç ¹2 àðìèè èñêóññòâ» (1921) è ìíîãèå äðóãèå.
Îäíàêî áåçîãëÿäíîå ñëóæåíèå ïîýòà ðåâîëþöèè, çëîáå äíÿ, îòêàç îò òîãî, î ÷¸ì ÕÎ×ÅÒÑß ïèñàòü, âî èìÿ òîãî, ÷òî ÍÀÄÎ ïèñàòü, âåðîÿòíî, íå äàâàëè åìó ïîëíîãî óäîâëåòâîðåíèÿ.
Óæå â 1924 ãîäó â ñòèõîòâîðåíèè «Þáèëåéíîå» ïðîñêîëüçíóò ìíîãîçíà÷èòåëüíûå è òðåâîæíûå ñëîâà î íåíóæíîñòè ïîýçèè ñîâðåìåííèêàì. È ýòî â òî âðåìÿ, êîãäà â ñòðàíå îäíà çà äðóãîé ñîçäàþòñÿ ïèñàòåëüñêèå îðãàíèçàöèè, íà÷èíàþò èçäàâàòüñÿ ëèòåðàòóðíûå æóðíàëû, êîãäà â ïîýçèþ âõîäèò áîëüøîå êîëè÷åñòâî «ïðîëåòàðñêèõ» ïîýòîâ. Íî ìû ïîìíèì, ÷òî â äâàäöàòûå ãîäû ïðîøëîãî âåêà âîçðàñòàåò èäåîëîãè÷åñêîå äàâëåíèå íà äåÿòåëåé èñêóññòâà è õóäîæåñòâåííîå òâîð÷åñòâî ïûòàþòñÿ ïðåâðàòèòü â ðóïîð èäåé êîììóíèñòè÷åñêîé ïàðòèè.  ýòî âðåìÿ íà ïåðâûé ïëàí â ëèòåðàòóðå âûäâèãàþòñÿ èìåííî «äåëüöû è ïðîëàçû», êîòîðûì ðàáî÷å-êðåñòüÿíñêîå ïðîèñõîæäåíèå è ïàðòèéíûé áèëåò âïîëíå çàìåíÿþò òàëàíò. È ó Ìàÿêîâñêîãî, èñêðåííå æåëàâøåãî áûòü ïîëåçíûì ðåâîëþöèè è ñâîåìó íàðîäó, ïîÿâëÿåòñÿ îùóùåíèå ñâîåé íåíóæíîñòè.
Îá ýòîì îí ðàçìûøëÿåò â ïðåäñìåðòíîé ïîýìå «Âî âåñü ãîëîñ». Òåìà ïîýòà è ïîýçèè ÿâëÿåòñÿ çäåñü âåäóùåé è ðåøàåòñÿ, êàê è âî âñ¸ì òâîð÷åñòâå Ìàÿêîâñêîãî, òðàãè÷åñêè. Ïîòåðÿâ íàäåæäó îáðåñòè ïîíèìàíèå ñîâðåìåííèêîâ, ïðåäâèäÿ ñâîþ ñêîðóþ ãèáåëü, ïîýò îáðàùàåòñÿ ê «óâàæàåìûì òîâàðèùàì ïîòîìêàì», ê íàì.
Ñâîèì ñàìûì çíà÷èòåëüíûì ëèòåðàòóðíûì äîñòèæåíèåì Ìàÿêîâñêèé ñ÷èòàåò ñàòèðó, õîòÿ îí ìóæåñòâåííî ñîçíà¸ò, ÷òî ñòèõè, ïîñâÿù¸ííûå çëîáå äíÿ, æèâóò íåäîëãî. Ïîýòó õî÷åòñÿ âåðèòü â òî, ÷òî åãî «ñòèõ òðóäîì ãðîìàäó ëåò ïðîðâ¸ò» è ÿâèòñÿ ïåðåä ïîòîìêàìè «âåñîìî, ãðóáî, çðèìî», ÷òîáû ïîâåäàòü èì î òðóäíîì âðåìåíè, â êîòîðîå äîâåëîñü æèòü ïîýòó.
Íî â ýòîé ìûñëè òàèòñÿ, íàâåðíîå, ñàìîå òðàãè÷åñêîå ïðîòèâîðå÷èå Ìàÿêîâñêîãî: ðàññêàçûâàòü îá èñòîðè÷åñêèõ ñîáûòèÿõ, ïðîïàãàíäèðîâàòü è àãèòèðîâàòü íå åñòü ïðåäìåò ïîýçèè. Õîòÿ Ìàÿêîâñêèé è ïûòàëñÿ óáåäèòü ÷èòàòåëåé è îñîáåííî ñåáÿ â ýòîì. Âîò ÷òî ïèñàë îí â 1923 ãîäó â ñòèõîòâîðåíèè «Âåñåííèé âîïðîñ»:
ß, íàïðèìåð,
ñ÷èòàþñü õîðîøèì ïîýòîì.
Íó, ñêàæåì,
ìîãó
äîêàçàòü:
«ñàìîãîí áîëüøîå çëî».
Òàê è õî÷åòñÿ ñïðîñèòü: «Âëàäèìèð Âëàäèìèðîâè÷, à ïîýòó ëè íàäî ýòî äîêàçûâàòü? Èëè ó ïîýçèè âñ¸-òàêè åñòü äðóãèå òåìû?»
Êîíå÷íî, âñ¸ ýòî Ìàÿêîâñêèé ïðåêðàñíî ïîíèìàë, îá ýòîì ñìóù¸ííî è îòòîãî ãðóáîâàòî ñêàçàë åù¸ â ñòèõîòâîðåíèè «Þáèëåéíîå»:
Íàìè
ëèðèêà
â øòûêè
íåîäíîêðàòíî àòàêîâàíà,
èùåì ðå÷è
òî÷íîé
è íàãîé.
Íî ïîýçèÿ —
ïðåñâîëî÷íåéøàÿ øòóêîâèíà:
ñóùåñòâóåò
è íè â çóá íîãîé.
Íî ïîýò ïðîäîëæàë «ñòàíîâèòüñÿ íà ãîðëî ñîáñòâåííîé ïåñíå», è ïîÿâëÿëèñü òàêèå ñòèõîòâîðåíèÿ êàê «Åâïàòîðèÿ» (1928), «Çåìëÿ íàøà îáèëüíà» (1928) è äàæå… «Ïîèñêè íîñêîâ» (1928):
Èç ñåðäöà
ëèðè÷åñêèé ñîð
ãîíè…
Èíûå
ïðè÷èíû
ìîåé òîñêè:
ÿ ñòðàäàþ…
Äà¸øü,
ãîñîðãàíû,
ïðî÷íûå,
âïîðó,
êðàñèâûå íîñêè!
Øëè ãîäû, è Ìàÿêîâñêèé ïîíèìàë, ÷òî êàê ïîýò îí íå ðåàëèçîâàë ñåáÿ â ïîëíîé ìåðå, ÷òî âðåìÿ, ãëàøàòàåì êîòîðîãî îí òàê èñêðåííå õîòåë áûòü, îòòîðãàåò åãî.
Ñêîðî âîò
è ÿ
óìðó
è áóäó íåì,
— îáðîíèë òðèäöàòèëåòíèé ïîýò â ñòèõîòâîðåíèè «Þáèëåéíîå». Íàñòîðàæèâàåò ñëîâî «ñêîðî».
 ïîñëåäóþùèå ãîäû ìûñëü î ñìåðòè âñòðåòèòñÿ åù¸ íå ðàç è âñåãäà ðÿäîì ñ ðàçìûøëåíèÿìè î òâîð÷åñòâå, î ìåñòå ïîýòà â îêðóæàþùåì ìèðå, ñðåäè ñîâðåìåííèêîâ.
«Âî âåñü ãîëîñ» — ýòî ïðîùàíèå è çàâåùàíèå Ìàÿêîâñêîãî, òàê è íå íàøåäøåãî òîé ãðàíè, äî êîòîðîé ïîýò ìîæåò ñëóæèòü çëîáå äíÿ, îñòàâàÿñü ïîýòîì, íå ïðåâðàùàÿñü â «àãèòàòîðà, ãîðëàíà-ãëàâàðÿ».
Æèòü åìó îñòàâàëîñü ñîâñåì íåìíîãî, à îí åù¸ è òîðîïèë:
Òîâàðèù æèçíü,
äàâàé áûñòðåé ïðîòîïàåì,
ïðîòîïàåì
ïî ïÿòèëåòêå
äíåé îñòàòîê.
È äàëüøå î ñåáå óæå â ïðîøåäøåì âðåìåíè:
Ìíå
è ðóáëÿ
íå íàêîïèëè ñòðî÷êè,
êðàñíîäåðåâùèêè
íå ñëàëè ìåáåëü íà äîì. («Âî âåñü ãîëîñ»)
 àïðåëå 1930 ãîäà Ìàÿêîâñêèé çàñòðåëèëñÿ. Ñîâðåìåííèêè, ëèòåðàòóðîâåäû è êðèòèêè ïðèâîäÿò ìíîæåñòâî ïðè÷èí, ïîäòîëêíóâøèõ åãî ê ðîêîâîìó øàãó. Íî äóìàåòñÿ, áóäü ó ïîýòà óâåðåííîñòü â ïðàâèëüíîñòè âûáðàííîãî èì òâîð÷åñêîãî ïóòè, ñîçíàíèå òîãî, ÷òî îí ðåàëèçîâàë ñâîé îãðîìíûé òàëàíò, îí ñóìåë áû ïðåîäîëåòü âñå òðóäíîñòè è âûñòîÿòü. Òðàãåäèÿ Ìàÿêîâñêîãî â òîì, ÷òî òàêîé óâåðåííîñòè ó íåãî íå áûëî.
Источник
Важные правила, которые помогут быстро снять боль и избежать осложнений.
Что такое ушиб
Строго говоря, ушиб не является медицинским диагнозом в общем виде. Этот термин обозначает механизм возникновения травмы — при ушибе мягкие ткани получают удар (сильно и быстро сдавливаются), но кожа остаётся условно целой, возможно, лишь слегка поцарапанной.
Чаще всего ушибы безопасны. Вот только их тяжело отличить от более серьёзных травм — вывиха, разрыва связок, перелома.
Когда надо как можно быстрее обращаться к врачу
При столкновении с твёрдым предметом ткани сдавливаются, капилляры в них лопаются — так возникает синяк. Как правило, именно он является основным симптомом поверхностного ушиба. Также популярными признаками являются болезненность и поцарапанный при ударе верхний слой кожи.
Если вы наблюдаете и другие симптомы, значит, речь идёт о более серьёзных вещах. Как можно быстрее обращайтесь в травмпункт или даже вызывайте скорую, если:
- Вы ушиблись головой и теперь вас подташнивает, присутствуют слабость и головокружение. В этом случае речь может идти о сотрясении мозга.
- После удара в живот появились резкая слабость, бледность, шум в ушах, выступил холодный пот. Возможно, у вас внутреннее кровотечение, вызванное повреждением жизненно важных органов.
- Вы ударились спиной и чувствуете, что руки и ноги перестают вас слушаться. Или появилась одышка, кашель с кровью. Это говорит о возможном повреждении спинного мозга или ушибе лёгкого.
- Удар был в грудную клетку, и теперь с сердцебиением что-то не то. Это чревато остановкой сердца.
- Вы ушибли конечность — например, неудачно упали на колено, запястье, задели локтем стену — и, помимо боли, замечаете сильный отёк, не можете согнуть руку или ногу в суставе. Так нередко выглядят перелом, вывих или разрыв связок.
Любой из симптомов, перечисленных выше, требует консультации врача. Ни в коем случае нельзя надеяться, что это просто поверхностный ушиб: пропустив опасное состояние, можно лишиться здоровья, а то и жизни.
Как оказать первую помощь при ушибе
Если опасных симптомов нет и вы на все сто уверены, что просто ушиблись, дело значительно упрощается. Ушибы не требуют какого-либо специфического лечения. Достаточно элементарной так называемой RICE-терапии.
- R — Rest. Постарайтесь обеспечить ушибленной области покой. Если речь о суставе, поменьше им двигайте.
- I — Ice. Чтобы уменьшить боль, приложите к повреждённому месту что-то холодное. Например, обёрнутый в тонкое полотенце пакет со льдом или замороженными овощами, грелку, наполненную ледяной водой, или хотя бы охлаждённую стальную ложку.
- C — Compress. Можно (но не обязательно) наложить на место ушиба тугую повязку — к примеру, надеть компрессионные гольфы. Это поможет снять отёк.
- E — Elevate. Сразу после травмы постарайтесь хотя бы на несколько минут поднять пострадавший участок выше уровня сердца. Эта процедура уменьшит размеры возможной гематомы.
Если при ушибе на коже появилась ссадина, о ней тоже надо позаботиться. Промойте ранку чистой водой (идеально — мыльной). При необходимости остановите кровотечение: для этого достаточно на пару минут прижать к ране чистый носовой платок или салфетку.
Теперь осталось только ждать. В большинстве случаев ушибы проходят без следа за 1–2 недели.
Источник